Volume: 6, Issue: 3
15/12/2014
15/12/2014
Право на язык и язык нарушений прав человека: образовательный парадокс в послевоенной Боснии
Зинаида Бесиревич
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: право на свободный выбор языка общения, этнонационализм, идентичность, диалогический дискурс, Бахтин, многозначность.
АННОТАЦИЯ: В статье рассматриваются вопросы свободного выбора языка общения и возможности использования языка в качестве инструмента нарушения прав человека в ситуациях, когда создаются искусственные языковые различия с целью расколоть общество по этническому признаку. Автор иллюстрирует феномен «двух школ под одной крышей» в послевоенной Боснии, чтобы показать, к каким глубоким и продолжительным социальным потрясениям может привести подобная образовательная политика. Ссылаясь на теорию Бахтина о множестве мнений и диалогическом дискурсе, автор показывает, как опора на более нравственную систему теоретических взглядов в целях переосмысления образовательной политики в этом регионе может ослабить антигуманный по своей сути феномен нарушения прав человека.
Право на свободный выбор языка общения, как основополагающее право человека, представляется таким же естественным и бесспорным, как право человека на то, чтобы быть самим собой. В конце концов, родной язык и ЕСТЬ фундамент, на котором строится идентичность каждого человека. Отстаивать это право или отказаться от него должно быть вопросом личного выбора человека, а не национальной политики. Однако, в той же мере, как идентичность людей политизируется в течение всей истории, и особенно с расцветом национального государства, то же самое и в ситуации с языками, официальными или неофициальными, на которых редко говорят или которые запрещают. Обесценивая язык, человек обесценивает общество, подразумевая, что в нем есть нечто по своей сути второстепенное. Однако под эгидой всеобщих прав человека многие подобные сообщества начали в последнее время все сильнее осознавать свои права на выбор языка общения. При этом нарастающая борьба первым делом направлена против гегемонии доминирующих языков. В свете этой реальности было бы абсурдом предположить, что где-то существуют абсолютно противоположные ситуации, то есть иными словами, идет борьба против развития гомогенных языковых сообществ; странно было бы думать, что где-то при помощи хитроумных интриг единый язык разрывается на части с целью создания других языков. В данной статье исследуется один из таких примеров с целью продемонстрировать, что сила языка и концепт языковой идентичности могут быть искажены разными способами и в итоге привести к ущемлению прав человека. Я имею в виду послевоенную Боснию и Герцеговину и политическое решение искалечить язык и извратить стоящую за ним идеологию.
Хотя вопрос языка как неотъемлемого права человека все более настойчиво выдвигается на повестку дня в силу недостаточного признания и возможности реализации данного права, проблема приобретает еще и дополнительный уровень сложности, когда ее используют в коварных целях. Это не просто вопрос семантики, позволяющий различать понятия языка как права человека и языка прав человека. В данной статье основное внимание уделяется именно характеру и размаху негативных потрясений в отношении прав отдельных людей и местных сообществ, когда под маской защиты языка как права человека проводится дискриминационная и сегрегационная политика, и когда язык используется в качестве инструмента создания новых, ранее не существовавших разделительных границ для одного народа. Примером такой политики является феномен «двух школ под одной крышей» в послевоенной Боснии и Герцеговине. Но прежде, чем перейти к рассмотрению этого примера, необходимо определить понятие языка как права человека.
«Общаясь с человеком на том языке, который он понимает, ты говоришь с его разумом. Говоря с человеком на его родном языке, ты говоришь с его сердцем», – отмечал Нельсон Мандела, выступая в защиту права на родной язык как неотъемлемого права человека и культурной необходимости. Несмотря на свою очевидную притягательность и моральную ценность, идея языка как права, однако, не входила в скрижали международных юридических правил до самого последнего времени, то есть до появления «Всеобщей декларации прав человека», принятой Генеральной Ассамблеей ООН в 1948 г., и последующих за ней юридических директив и конкретных документов. По своей сути право человека на язык гарантирует право отдельных людей и местных сообществ на использование родного языка как средства общения независимо от того, какой статус данный язык имеет в рамках государства в целом. Эти права заложены в общечеловеческих правах человека, запрещающих дискриминацию и гарантирующих свободу слова и право на частную жизнь. В настоящее время основополагающим документом, гарантирующим права человека на язык, является статья 27 Международного пакта о гражданских и политических правах, которая гласит:
«В тех странах, где существуют этнические, религиозные и языковые меньшинства, лицам, принадлежащим к таким меньшинствам, не может быть отказано в праве совместно с другими членами той же группы пользоваться своей культурой, исповедовать свою религию и исполнять ее обряды, а также пользоваться родным языком» (МПГПП, Ст. 27).
Однако существующие конвенции, направленные против дискриминации, часто не налагают никаких обязательств на государства. Более того, другое положение, сформулированное Советом Европы в 1998 г., Рамочная конвенция о защите национальных меньшинств, заштампована так, что теряется чувство реальности:
«В районах традиционного проживания, а также там, где лица, принадлежащие к национальным меньшинствам, составляют значительное число, Стороны, в случае достаточной потребности в этом, стремятся обеспечить, насколько это возможно и в рамках своих образовательных систем, чтобы лица, принадлежащие к этим меньшинствам, имели надлежащие возможности изучать язык своего меньшинства или получать образование на этом языке» (выделено автором).
Очевидно, что вопрос языка как права человека остается противоречивым, и все же данное противоречие не сводится к расплывчатой формулировке. В то время как, с одной стороны, во многих странах мира существует реальная языковая дискриминация, несмотря на вышеуказанные конвенции, с другой стороны, есть примеры, когда понятие права человека на язык коварными путями ведет к сегрегации. Отчет ООН за 2004 год о развитии человечества связывает культурную свободу с правами на язык и развитие человека, утверждая, что «нет более мощного способа «побудить» людей к ассимиляции с доминирующей культурой, чем посулить экономические, общественные и политические преимущества за отказ от родного языка. Подобная ассимиляция не является свободной, если оборачивается для человека выбором между языком и будущим» (с. 33). Существует множество способов и методов такого «побуждения», и особенно зловещим из них является притворное обращение к языку как к праву человека, в то время как истинной целью является использование языка как навязанной социально-политической границы в ситуации, когда никакой действительной языковой границы не существует. «Ограничения моего языка есть ограничения моего мира», – предупреждал Витгенштейн. И, действительно, именно такие намерения «ограничить мир», кажется, находятся в самом центре образовательной политики и практики, направленной на сегрегацию. Феномен «двух школ под одной крышей» в послевоенной Боснии и Герцеговине, о которой я буду говорить чуть позже, является наглядным примером надругательства над духом и понятием языка как права человека, а также примером грязной образовательной политики, которая еще будет сказываться мрачными последствиями в течение долгого будущего. Но уже сегодня мы видим трагические и непоправимые свидетельства того, что нарушения прав человека и соответствующая политика закреплены в конституции, а сама конституция искусно создается международным сообществом.
Понятие «двух школ под одной крышей» родилось в юго-западном регионе Боснии и Герцеговины как последствие жестокого четырехлетнего этнического конфликта. Местные власти, состоящие из партий, ранее находящихся в войне друг с другом, создали школьную систему, где дети из разных этнических групп населения учатся в одном и том же здании (под одной крышей), но разведены по разным классам, имеют отдельные входы и приезжают в школу на разных автобусах. Внедренная в 1999 г. при международной поддержке, эта система существует только в Федерации Боснии и Герцеговины (босняки и хорваты), одного из двух политических образований, созданных в Боснии и Герцеговине в результате Дейтонского мирного соглашения 1995 г. Побуждая детей посещать школы в районах, где эти дети являются этническим меньшинством, политика «двух школ» была направлена на то, чтобы помочь беженцам вернуться и частично остановить этнические чистки военного времени, в которых погибло около 200 тысяч людей, и еще около двух миллионов были вынуждены покинуть свои дома. В дальнейшем планировалось объединять классы, но во многих школах все остается в своем первозданном виде. Таким образом, при поддержке международного сообщества была создана тупиковая ситуация для послевоенного перемирия и интеграции. В результате мы получили прямое ущемление прав человека на язык, ставший инструментом социальной сегрегации. Местное население, веками разделявшее один самобытный язык, без каких-либо диалектных нюансов, с конца войны стало перед выбором одного из двух языков– хорватского или боснийского. При этом чрезвычайно важно не только то, что эти языки едва различаются фонетически, но также и то, что оба они пришли с тяжелым бременем военного наследия и, следовательно, с разными интерпретациями общей истории. Иными словами, учитывая то, что эти две этнические группы прошли через кровавый конфликт друг с другом, у каждой группы своя правда о том, кто виноват, кто является жертвой, кто преступник, и как теперь эта виктимизация вписывается в исторический контекст этнического сообщества. Намеренно сфабрикованная выдумка о языковых различиях и призыв к праву на свой сомнительный язык используется таким образом, как коварный политический ход, нацеленный на бесконечное затягивание этнического конфликта, ведет к созданию этнических границ и нарушений прав человека наряду с насильственным разделением на эти надуманные два языка. Серьезность вопроса, требующего изучения учеными, юристами и правозащитниками, становится еще более очевидной, когда он рассматривается сквозь призму предотвращения геноцида. Статья 2 Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказания за него запрещает: II(e) насильственную передачу детей из одной группы людей в другую и II(b) причинение серьезных телесных повреждений или умственного расстройства членам такой группы.
Говоря о «языковом геноциде», мы можем вспомнить английское господство на Британских островах и запрете на использование валлийского и гэльского языков. Или же политику «русификации», проводимой как Российской Империей, так и Советским Союзом и навязывавшей русский язык подвластным меньшинствам, чтобы таким образом укрощать недовольных. Но мы также можем, как и показывает рассматриваемый нами случай, говорить о насильственной сепаратистской языковой политике, у которой нет никаких правовых основ. Феномен «двух школ под одной крышей» – это система, которая отвечает двум вышеприведенным в Статье 2 условиям и при всех своих целях и намерениях является результатом действий международного сообщества. Можно сказать, как бы цинично это ни звучало, что для международного сообщества быть невосприимчивым и даже участвовать в практике геноцида, не является чем-то новым. Тем не менее, чтобы начать новую страницу всеобщей преданности делу защиты прав человека, мы должны пойти дальше пустых слов. Первоначальные усилия Дейтонского мирного соглашения, давшего Боснии и Герцеговине сегрегационистскую конституцию, имели благие намерения, прежде всего, стремление остановить военную конфронтацию, не дать заново разгореться военному конфликту. По существу, это была конструкция, вызванная необходимостью. Социально-политическое соглашение, навязанное в силу необходимости и отчаяния, не может решить сложные моральные проблемы общества. Поэтому совсем не удивительно, что такая конструкция дает трещину под напором злобных беспринципных социальных течений, питающихся именно необходимостью и отчаянием и преуспевающих в мутных водах. Однако Дейтонское соглашение уже много лет и до сегодняшнего момента остается тем фундаментом, на котором покоится конституция страны. В то время как международные политики, дипломаты и ученые приветствовали ее, поскольку она «позволила международному сообществу перейти от государственного строительства через институты и строительство возможностей к строительству идентичности», поставив Боснию и Герцеговину «на дорогу к Брюсселю» (Israeli and Benabou, p.380), те, кто видят ситуацию изнутри, имеют противоположное мнение. Жертвы конституционно одобренного волюнтаристского этнического разделения, начало которому было положено Дейтонским соглашением, дети Боснии, не только не уверены в том, что может принести им будущее, но и испытывают на себе сегрегационистскую образовательную риторику и практику, которая слишком явно напоминает эру Джима Кроу в США – времени, когда все были «равны, но разделены». Дейтонское соглашение позволило международным игрокам, не испытывающим никаких обязательств перед боснийскими детьми, разработать план послевоенного перехода страны, продемонстрировав при этом снисходительно-высокомерное поведение, напоминающее период неоколониализма. Более того, «мирное соглашение» оставило все этнические группы неудовлетворенными результатами, вследствие чего усилился антагонизм как в отношении к другим этническим группам, так и к самой идее интеграции, в результате чего территориальная и политическая ситуация стала постоянно нестабильной и неспокойной. Воспользовавшись в полной мере такой нестабильностью, сегрегационистские политики и деятели образования создали плодородную почву для своей дискриминационной риторики, основанной на варварски извращенном понятии права человека на язык. Настаивая на том, чтобы отстоять право давать образование «своей» этнической группе на некоем вымышленном «родном» языке, им удается внедрять образовательные программы, сильно отличающиеся друг от друга в зависимости от того, к какой этнической группе и, следовательно, части школьного здания, относится ребенок. В итоге, детям преподается, что есть только одна – наша – правда, только одна – наша – история, только одна – наша – этническая группа, имеющая право на общую территорию, и только один законный язык – наш язык. Националистически настроенные педагоги хорошо служат этому извращенному «праву» человека на язык. «Человек таков, каков он есть; он воспитывается в семье, где ему прививается чувство принадлежности к общности, и никто не должен противиться внедрению такого отношения в школьных образовательных программах» (BalkanInsight), – поясняет националистически настроенный политик, выступающий в защиту насаждения иной, «этнической» образовательной программы под предлогом того, что она отражает другой этнический язык. Поскольку в регионе есть только один язык, все вышесказанное преследует лишь одну цель – оправдать искусственно навязанный язык, чтобы затем оправдать этническую нетерпимость.
Однако, что особенно важно, исследования показывают, что молодежь и дети стремятся к интеграции, а националистически настроенные политические лидеры противостоят ей, рассматривая такую образовательную систему как орудие укрепления этнической идентичности и, следовательно, разделения. «Они хотят, чтобы дети, обработанные этой шаткой образовательной машиной, в результате становились теми, кто думает о себе исключительно через призму своей этнической принадлежности», – пишет Александр Хемон. – «Остается мало пространства для своего “ я”, все только для “мы”. Мы прежде всего ждем в качестве результата образования – формирования бесспорного, безапелляционного и само собой разумеющегося чувства “мы” и, следовательно, и “они”». Поэтому в нашем стремлении защитить и поддержать право человека на язык нам стоит осторожно относиться к двусмысленной практике искажения прав человека в целях, которые на деле ущемляют их. Язык есть мощный инструмент, который не только определяет и конструирует нашу общественную реальность, но своей силой определения данной реальности также влияет на формирование нашей идентичности. Теория Бахтина о диалогическом дискурсе и многозначности социальных контекстов укрепляет парадокс описываемой мной ситуации в Боснии и Герцеговине. Бахтин убедительно доказал, что и в отдельном человеке, и в обществе существует много мнений, и они оперируют с разной степенью авторитарности. Когда право человека на образование своевольно политизируется, оно приводит к политизации идентичности, личного и общественного, а это затем может привести к печальным последствиям. Если мы далее проследим логику Бахтина, то обнаружим, что для него, хотя каждый из нас уникален, наша идентичность не развивается посредством некоего идиосинкразического процесса. В нашем становлении есть общий образ действия. И этот образ действия является общественным и диалогическим, так как «любой случай самосознания есть акт сравнения себя самого с некоторой общественной нормой» (Voloshinov, 1929, 87).
Социокультурная теория, от которой отталкивается Бахтин, рассматривает язык как семиотический посредник, важнейший инструмент нашего развития. Ключевым пунктом здесь является то, что в идее языка как права человека обязательно кроется некая опасность, поскольку в рамках социокультурной теории язык – это не только форма, но еще и функция, когда он действует как инструмент-посредник. Поэтому государственная политика использования языка (риторики) как права на образование в ситуации с Боснией и Герцеговиной в итоге приводит к нарушению прав человека путем насильственного разделения детей по этническому признаку и соответствующего образовательного внушения. Нарушение прав видится в том, что, силой насаждая «наш язык», мы силой насаждаем наш политический дискурс. Это именно тот тип общественного замысла, против которого предупреждает нас Бахтин – плана единственного, авторитарного и монологического, а не поликультурного, многозначного и диалогичного, что должно поддерживать любое плюралистическое общество. Для Бахтина и других, подобно Марте Нуссбаум, которая видит в правах человека возможность реализовать свои способности, в любой культуре есть «плюрализм и несогласие; она содержит относительно сильные голоса, относительно тихие голоса и голоса, которые вообще не слышно в общественном пространстве» (1999, 8). Если мы стремимся к созданию здорового общества, которое в своем многообразии поддерживает человеческие права своих членов и дает им право равного голоса, тогда мы должны признать то, что заглушить чей-либо голос можно не только, отобрав язык, но и насильно навязывая людям как «родной язык» вместе с сеющим распри политическим замыслом. Бахтин, будучи социокультурологом, отстаивает положение, что используемый нами язык конструирует нашу идентичность и, таким образом, язык и дискурс социального контекста соответственно определяют наши мысли и действия. На примере боснийского примера, Бахтин и Нуссбаум, если следовать их теориям, пришли бы к мнению, что посредством извращенного обращения к языку как праву человека националистически настроенные политики заглушают, изолируют и поляризуют многообразие мнений в обществе и строят монологический и авторитарный общественный дискурс, служащий целям формирования в молодых людях сегрегационной идентичности. Такая идентичность будет основываться на ошибочном понятии, что язык этих людей отличается от языка соседей, а вместе с другим языком отличается и история, и будущее народа. Это действительно трагедия, учитывая, как много этнических сообществ в мире пытаются реализовать свое право на родной язык, который НА САМОМ ДЕЛЕ другой, но не признается доминантной культурой. Это еще и опасно, так как это нечистый способ заглушить многообразие и разделять, притворяясь возможностью выбора. Конечно, по-прежнему актуален вопрос, а есть ли еще надежда. В своей теории Бахтин оставляет место человеческому участию, доказывая, что диалоги должны стать внутренне убедительными для каждого, но сначала они будут неразрывно связаны с его идентичностью. В случае с Боснией это дает нам луч надежды. И действительно, дети из «двух школ» проявляют это чувство человеческого участия, несмотря на общественные течения, толкающие их в другом направлении. «Я абсолютно не согласна с этим старым способом управления школой, детей необходимо принимать независимо от того, кто они и к какой этнической группе принадлежат» (BalkanInsight, 2010), – утверждает одна юная школьница. Грязные политические замыслы не смогли изменить ее «внутреннего убеждения», как добавил бы Бахтин.
Пример этнонационализма в Боснии и Герцеговине и его надуманное обращение к языку как праву человека является парадоксом в области прав человека и иллюстрацией того, как образование может стать полем битвы за общественную нестабильность. Язык, как ядро и основа самоуважения идентичности сообщества, если ему просто дают другое название, (чтобы он казался другим, что на самом деле не так), узаконивает этническое разделение и социальное изгнание, а, значит, обостряет нестабильность. И все же, отмечая общественную природу сознания и творчества в использовании языка, Бахтин допускает человеческое участие и перемены, личные или политические. По Бахтину, чтобы жить, необходимо вступать в диалог с обществом, в котором много мнений и перспектив. Подобный диалог трансформирует сознание, а также общую социальную реальность. Нам остается только надеяться, что в Боснии и Герцеговине голос молодых учащихся изменит доминантный общественный дискурс.
Литература
Бесиревич, Зинаида, кандидат для отбора на докторскую программу, Университет штата Калифорния, Беркли, США.
Home | Copyright © 2025, Russian-American Education Forum
