В последнее время в молодежной криминальной субкультуре появились новые тенденции – речь идет о вовлечении несовершеннолетних девушек и девочек-подростков в деятельность асоциально-криминальных групп, изменении их роли в таких сообществах и создании специфически «женских» асоциально-криминальных групп.

Современные криминологи отмечают, что за последнее десятилетие произошел беспрецедентный рост женской преступности и делинквентности в целом. В женской преступности в настоящее время отмечаются те же негативные тенденции, которые характеризуют современную криминальную ситуацию в целом – омоложение, совершение большего числа насильственных преступлений и вовлечение в организованные формы криминальной деятельности. При этом, именно рост участия молодых женщин в групповой криминальной деятельности вызывает у криминологов  наибольшие опасения и свидетельствует об изменении гендерных стереотипов.  По мнению многих исследователей, женская преступность и девиантность в целом тем более опасна, что она оказывает значительное влияние на несовершеннолетних, не только в связи с ростом случаев вовлечения в криминальную активность подростков, но и в первую очередь, как действенный фактор их ролевой идентификации. Так, например, известно, что на курение подростков практически не оказывает влияния курение отца, а в первую очередь сказывается курение  матери (2).

Участие несовершеннолетних девушек и девочек-подростков в подростковых и молодежных асоциально-криминальных группах представляет особую форму групповой криминальной активности. Анализ литературы и проведенные  нами исследования показывают, что кардинально изменился характер участия девушек в сообществах подобного рода (роли, мотивация участия, влияние на криминальную активность такой группы и др.), что в свою очередь, приводит к усилению негативного влияния на процессы социализации таких девушек и их личностное развитие. 

Согласно результатам исследования, проведенного А.Л. Салагаевым и А.В. Шашкиным среди казанских группировок (2001-2003 гг.), ими не было обнаружено иного присутствия девушек в группировках, кроме так называемых «общих» девочек или девушек, принадлежащих авторитетам или другим статусным членам группировки («личнухи»). Возможность участия девушек в деятельности мужских группировок категорически отвергалась респондентами их исследования.  Данный факт авторы связывают с распространением и интернализацией членами группировок норм и ценностей тюремной субкультуры, в которой однородность  мужского сообщества помогает поддерживать гендерный режим (4). 

Однако В.Ф. Пирожков подчеркивает, что смешанные и женские криминальные группы несовершеннолетних не получают должного внимания со стороны сотрудников правоохранительных органов, социальных и педагогических работников, так как часто криминальные действия девушек считаются нетипичными и случайными. Поэтому проблема изучения механизмов межличностного взаимодействия в смешанных и женских группах является чрезвычайно актуальной (3).

Результаты проведенных нами исследований полностью согласуются с выводами, сделанными В.Ф. Пирожковым. Беседы с девушками, вовлеченными в деятельность асоциально-криминальных групп, проведенные в ходе нашего исследования, показали, что сложность в изучении данного явления обусловлена в первую очередь трансформацией криминальной субкультуры несовершеннолетних, происходящей в настоящее время. Поэтому наряду с существованием  таких типично мужских, «гегемонно маскулинных» группировок, как их описывают А.Л. Салагаев и А.В. Шашкин, создаются и смешанные группы, в которых участие девушек не ограничивается ролью сексуальных партнерш, и чисто «девические» группы, которые по уровню жестокости и агрессивности не только не уступают, но и превышают мужские.  Иногда такие группы создаются под «крылом» мужской группировки, из девушек, являющихся партнершами членов группировки, в «свободное время», когда юноши сами заняты участием в стрелках или другими проблемами группировки. Девушки перенимают стиль и манеру поведения юношей, и их криминальная деятельность мало чем отличается от таковой среди подростков мужского пола. В качестве объектов чаще выбираются сверстницы, живущие по соседству и не входящие в группировку.  Как правило, целью посягательств являются деньги или ценные вещи (мобильные телефоны, украшения, предметы одежды), но иногда в качестве  мотива может выступать месть или ревность. При этом девушки чаще, чем юноши, применяют физические меры воздействия к своим жертвам, порой приводящие к тяжким телесным повреждениям.

Из рассказа Ани С., 16 лет, проходившей  обследование в Центре социальной и психологической помощи «Семья», г. Ульяновск:
«Я считаю, что девчонкам нечего теряться. Я ничем не хуже, чем какой-нибудь пацан из группировки, могу организовать всех. У нас были случаи, когда мы такое отмачивали, что пацаны нам завидовали. Например, недавно бомжа избили. А так просто, мерзкие они, лежат, воняют. У себя в районе меня все знают, и со мной не связываются. С пацанами мы не конфликтуем, у них своя свадьба – у нас своя. Нас их разборки не интересуют. Мы девчонок местных в страхе держим. На нашу долю хватает».

Современные исследователи объясняют рост женской делинквентности, произошедший за последние 5 лет, исходя из двух важнейших факторов, связанных с социально-экономическим положением современного общества. Во-первых, рост социальной напряженности, высокий уровень социальных конфликтов и противоречий, безработица и другие проблемы современного общества наиболее сильно затрагивают именно женскую часть населения, как наиболее уязвимую и незащищенную в социальном плане. Во-вторых, происходит глубинный процесс изменения гендерных стереотипов, влияющих на самосознание и усвоение половой роли женщин. Женщины все чаще перенимают мужской тип поведения, что приводит к изменению поведенческих паттернов и большему проявлению маскулинных черт, связанных, в том числе, и с криминальным поведением  (1).

На наш взгляд, рассмотрение факторов, обусловливающих вовлеченность несовершеннолетних девушек и девочек-подростков в делинквентное поведение, и, в частности, в деятельность  криминогенных групп, должно опираться на понимание закономерностей становления идентичности – важнейшей задачи личностного развития в этом возрасте.  Идентичность делинквентных девочек изучается в основном современными исследователями в контексте ее половозрастной сферы, самооценки, эмоциональных компонентов (5,6) и др. В то же время малоизученным остается вопрос о влиянии на делинквентное поведение несовершеннолетних девочек таких параметров идентичности, как статус идентичности, механизм построения идентичности, выбор эталонов сравнения, психологические особенности личности, сопряженные с различными статусами и др.

В своей работе мы опирались на теоретические положения о  становлении идентичности, разрабатываемые J. Marcia (7,8). Согласно его представлениям, идентичность можно определить как внутреннюю, динамическую структуру потребностей, убеждений и индивидуальной истории. Уровень развития данной структуры зависит от степени осознания собственной целостности, своих возможностей, сходства и различия с другими людьми, определяющей, в свою очередь,  систему фундаментальных выборов, осуществляемых при включении в социум (от выбора профессии до решения смысложизненых вопросов). Вариант, стиль разрешения задачи построения идентичности определяется J. Marcia как статус идентичности, который выявляется на основании двух конструктов: исследования альтернатив (как показатель переживания кризиса) и ответственности (как принятие решения о реализации конкретного выбора). Статусы определяются как достигнутая идентичность (кризис предшествовал принятию ответственности), мораторий (переживаемый кризис в настоящее время без принятия ответственности), предрешенная идентичность (ответственность принимается без предварительно пережитого кризиса), диффузная идентичность (отсутствие кризиса и отсутствие ответственности). Процесс становления идентичности рассматривается в настоящее время как переход из статусов низкого уровня идентичности (к ним относят диффузную идентичность и предрешенную идентичность) к статусам высокого уровня (мораторий и достигнутая идентичность) (7,8).

В ходе нашего исследования была выдвинута гипотеза о преобладании у несовершеннолетних девочек-подростков, участвующих в деятельности асоциально-криминальных групп, статусов идентичности низкого уровня. Мы предполагали, что ведущим статусом идентичности у данной группы подростков будет являться диффузная идентичность, как отражающая спутанность не только полоролевых стереотипов и вариантов поведения, но и недифференцированность представлений о себе и мире в целом.  Для изучения особенностей идентификации мы использовали методику «Эталонометрия» (А.А. Кроник, О. Чичкевич, 1981). Методика построена по принципу незаконченных предложений, сопоставление осуществляется по ряду качеств, значимых для испытуемых (в нашем исследовании: красота, ум, смелость, справедливость, умение находить общий язык с окружающими, и свободный вариант ответа). Подростки сравнивали себя по типу сходства («я такая же, как…», самокритики  («я хуже, чем…») и превосходства («я лучше, чем…»), а объекты сравнения выбирали самостоятельно.

В качестве метода изучения статусов идентичности нами использовался сокращенный вариант полуструктурированной беседы, схема которой была разработана на основе «Интервью Статусов Идентичности» (J. Marcia, 1993). Экспериментальная группа на первом этапе исследования формировалась на основании опроса социальных педагогов, сотрудников УВД, администрации учебных заведений, психологов-консультантов, имеющих информацию о вовлеченности несовершеннолетних девушек в деятельность асоциально-криминальных групп. В итоге было отобрано 22 девушки в возрасте 17 лет, обучающихся в различных учебных заведениях города и области.  В качестве контрольной группы выступили 25 девушек, выровненных по возрасту и социальному положению, обучающихся в средних специальных учебных заведениях и характеризующихся просоциальным поведением. 
Результаты предварительной обработки полученных данных показали следующее.

В экспериментальной группе статус диффузной идентичности оказался преобладающим по двум сферам – религии (60%) и политике (85%), в сфере профессиональных предпочтений ведущим был статус моратория (55%). В контрольной группе в сфере политики также выявлено преобладание статуса диффузной идентичности (80%), но сферы профессиональных предпочтений и религии отличаются от экспериментальной группы – в сфере профессии преобладает статус достигнутой идентичности (85%), а сфере религии – предрешенная идентичность (50%). Преобладание статусов высокого уровня идентичности в сфере профессиональных предпочтений в обеих группах (что оказалось неожиданным для нас) может быть объяснено, на наш взгляд, растущей ценностью образования и получения профессии, способной обеспечить финансовую самостоятельность в дальнейшем (девушки из обеих групп говорили о важности данного мотива в выборе ими будущей специальности). Возможно, что эти данные также подтверждают обсуждаемый выше тезис о стремлении современной женщины к освобождению от зависимости и самоутверждению, прежде всего, в экономической сфере.  

Результаты, полученные  в ходе изучения идентификационных механизмов и объектов идентификации, продемонстрировали сходство в предпочтении идентификации как основного механизма социального сравнения в обеих группах: 40% в экспериментальной группе и 50% в контрольной. На втором месте в экспериментальной группе шло сравнение по типу превосходства (32%), а в контрольной группе – по типу самокритики (38%).  Что касается объектов идентификации, то различий между двумя группами испытуемых практически выявлено не было: в обеих группах преобладал выбор в качестве объектов сравнения конкретных людей – мама, папа, сестра, брат, подруга, друг и т.д. (59,5% в экспериментальной группе и 45% в контрольной). На втором месте находился выбор в качестве объекта большой недифференцированной группы людей – все остальные, девушки моего возраста, мои знакомые и т.д. (32% и 42% соответственно).  Шуточные персонажи в качестве объекта сравнения выбрали только 13% девушек из контрольной группы, 8% девушек из экспериментальной группы выбрали в качестве сравнения звезд шоу-бизнеса. Преобладание выборов конкретных людей в качестве эталонов сравнения считается позитивным фактором в построении идентичности.

В качестве общих выводов мы остановимся на двух положениях. Во-первых, результаты исследования убедительно свидетельствуют о том, что процесс становления идентичности у девушек, вовлеченных в делинквентное и девиантное поведение, несомненно, имеет свои особенности, неблагоприятно сказывающиеся на их личностном развитии, но степень выраженности негативных тенденций значительно меньше, чем в случае с аналогичной возрастной когортой мальчиков. И хотя в нашем исследовании не ставилась цель провести такое сравнение, мы не можем не отметить, что даже участие в асоциально-криминальных группах не приводит к таким серьезным последствиям в их личностном развитии, как у подростков мужского пола.

Использованная литература

1. Агеева Ю. Женская преступность: современное положение и причины. //Следователь, 2001. № 6. С. 39-40.
2. Курек Н.С. О взаимосвязи эмоциональной экспресии и потребления психоативных веществ в диадах «мать-дочь». //Психологический журнал. – 1996. - Т.17. №1., с.128-138
3. Пирожков В.Ф. Криминальная психология: в 2 кн. - М., 1998.
4. Салагаев А.Л., Шашкин А.В. "Развод" по-казански: гендерные особенности виктимизации девушек членами молодежных уличных группировок / Мальчики и девочки: реалии социализации. Сборник статей. - Екатеринбург: Изд-во Уральского ун-та, 2004. - 373 с. - С. 104-118.
5. Симончик Е.И. Особенности самооценки у подростков-девочек с противоправным поведением и ее коррекция. Автореферат …. дисс. канд. психол.наук. – Иркутск, 2006.
6. Хлопков А.С. Особенности расследования убийств, совершенных женщинами. Автореферат…дис.канд.юр..наук. СПб.- 2006.
7. J.E Marcia. Ego Identity: A Handbook for Psychosocial Research – NY.: Springer-Verlag, 1993. – 352р.
8. G.R. Adams, B. Munro, G. Munro, M. Doherty-Poirer, J. Edwards. Identity Processing Styles and Canadian Adolescents’ Self-reported Delinquency. //Identity: An International Journal of Theory and Research, 5(1), 57-67, 2005.

Семикашева Инна Алексеевна – кандидат психологических наук, доцент кафедры психологии Ульяновского государственного педагогического университета.